События и мнения
Лиана Кварчелия. Несколько наблюдений в связи с восприятием грузино-абхазского конфликта
10.05.2022
Статья Л. Кварчелия опубликована в 2021 г. в сборнике "Абхазия: тернистый путь к свободе и независимости". Составитель Н. Акаба. Сухум, Абгосиздат, 2021 г.
Конфликт есть или нет?
Грузино-абхазский конфликт с полным правом можно отнести к числу затяжных - спустя 28 лет после окончания грузино-абхазской войны он все еще не разрешен, хотя по поводу того, насколько конфликт можно считать завершенным, в абхазском обществе существуют разные мнения.
Обретение независимости и признание со стороны ряда государств, в первую очередь со стороны России, - важнейший для укрепления абхазской государственности фактор. Однако сам по себе он не означает, что конфликт исчерпан, ибо до тех пор, пока Грузия претендует на территорию Абхазии, конфликт не просто невозможно, но и опасно считать завершенным. Сомнительно, что в ближайшие годы Грузия добровольно или принудительно (нет такого мирового игрока, который при нынешнем международном раскладе сил готов принудить Грузию) признает независимость Абхазии, а учитывая недавний опыт 44-дневной войны в Нагорном Карабахе, нельзя исключить ставку на военный реванш при благоприятных для Грузии условиях. Такое положение вещей сложно назвать устойчивым и долгосрочным миром, хотя на сегодняшний день сдерживающим фактором для Грузии является, в первую очередь, присутствие на территории Абхазии российской военной базы и обязательства по обеспечению безопасности РА, которые взяла на себя Россия.
Согласно противоположному мнению, признание независимости Абхазии рядом государств означает автоматическое завершение конфликта, даже если с этим не согласна грузинская сторона. Грузия как противник признается, однако, угроза, потенциально исходящая от Грузии, в представлении приверженцев данной точки зрения, нивелируется на долгие годы, если не навсегда, наличием внешних гарантий безопасности со стороны России. При таком подходе осознанно или неосознанно разрешение конфликта отождествляется, по сути, с наличием внешних гарантий безопасности против потенциального реванша.
Интересно, что и в Грузии существуют разные позиции по поводу конфликта. Большая часть политического истэблишмента предпочитает говорить исключительно о российско-грузинских противоречиях. С некоторыми абхазскими политиками и экспертами их объединяет то, что они также отрицают наличие грузино-абхазского конфликта. В грузинской версии замысел состоит в том, чтобы сыграть на обострившихся противоречиях между Россией и западными странами и заручиться поддержкой последних, представ в роли жертвы России, а не агрессора, каковой Грузия показала себя еще в 1992 г. По своей сути грузинский закон о так называемых «оккупированных территориях» – это закрепление претензий на территорию Абхазии, уход от собственной ответственности за развязывание войны в 1992 и 2008 гг., отрицание наличия грузино-абхазского конфликта и непризнание Абхазии как стороны в конфликте и в переговорах. Приняв «Закон об оккупированных территориях», Грузия не только закрыла тему политических переговоров с Абхазией, но и юридически закрепила за Россией роль основной стороны в конфликте.
При всей разнице в мотивах, заставляющих грузинских и абхазских политиков и экспертов отрицать наличие грузино-абхазского конфликта, они совпадают в том, что, по сути, отказывают Абхазии в субъектности.
Право наций на самоопределение или принцип территориальной целостности?
После того, как 26 декабря 1991 г. СССР как государство официально прекратил свое существование, международное сообщество поспешно признало 15 новых государств (бывшие советские союзные республики), хотя процесс фактического распада СССР все еще продолжался. Происходил он на фоне резкого всплеска национализма во вновь признанных независимых государствах (в отсутствие демократических институтов) и усиления сопротивления народов в бывших автономных республиках, считавших, что их право на национальное самоопределение было несправедливо принесено в жертву новой геополитической реальности.
Казалось бы, сам по себе развал Советского Союза должен был ознаменовать капитуляцию принципа уважения «территориальной целостности» перед правом наций на самоопределение. В реальности же признание приоритета последнего имело свои границы, и они были жестко очерчены международным сообществом вдоль границ бывших советских союзных республик. Фактически была сделана попытка остановить процесс распада СССР на половине пути, причем, без учета всех юридических аспектов, без должного внимания к длительной историй противоречий между отдельными союзными и автономными образованиями, каковыми в силу разных исторических причин являлись Грузия и Абхазия. Кроме того, процесс признания бывших союзных республик происходил без выдвижения каких-либо предварительных условий (требование уважения прав человека, прав этнических меньшинств и т.д.) со стороны международного сообщества, что давало вновь признанным государствам значительную свободу действий в том, что они считали своей внутренней политикой.
Конфликт или война?
В политологии и конфликтологии термин «конфликт» используется для обозначения ситуаций, в которых у двух или более сторон имеются несовместимые цели. Понятие конфликта шире, чем понятие войны. Война – это пик конфликта, его открытая, насильственная фаза. К войне обычно приводит наличие конфликтных отношений с долгой предысторией. Не является в этом смысле исключением и грузино-абхазская война, ставшая кульминацией в долгой истории отрицания Грузией автохтонности абхазского народа, самой идентичности абхазов и попыток подавления их национальных устремлений. Между тем, в абхазском обществе можно услышать довольно болезненные реакции на использование термина «конфликт». Некоторым кажется, что использование данного понятия умаляет трагизм и героику военного времени, хотя на самом деле речь идет лишь об использовании принятой в политической науке терминологии.
Непризнание как отрицание коллективных прав
Грузино-абхазские противоречия имеют почти вековую историю. В СССР они, естественно, носили в большей степени латентный характер, хотя и выливались в протестные акции почти каждые десть лет. После развала СССР центральной движущей силой конфликта стало усиленное продвижение Грузией идеи создания национального государства (с включением Абхазии и абхазов) на основе грузинской этничности, и, с другой стороны, - сопротивление абхазов поползновениям на абхазскую идентичность и государственность.
Военная фаза конфликта (1992-1993 гг.) со всеми сопутствующими жестокими потерями и разрушениями стала точкой невозврата, закрывшей для абхазского общества вопрос о возможности сосуществования Абхазии и Грузии в рамках единого государственного образования.
Тот факт, что в первые годы после грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. абхазская сторона под давлением международных посредников в переговорах была вынуждена согласиться на компромиссные варианты политического урегулирования (идеи совместного государства, общего государства), к слову сказать, отвергнутые грузинской стороной, вовсе не говорит о том, что абхазское общество было готово принять подобные договорённости. Общество, едва выживавшее в условиях торгово-экономических санкций в разоренной войной стране, скорее воспринимало абхазскую позицию как вынужденный тактический ход, необходимый для затягивания времени. Неудивительно поэтому, что когда в Абхазии в 1999 г. вопрос о поддержке суверенитета республики был вынесен на референдум, многие люди в абхазском обществе этому искренне удивились, считая данный вопрос решенным сразу после окончания войны в 1993 г.
В аналогичном контексте, коим является Косово, война и связанные с ней преступления стали главным аргументом в пользу невозможности сосуществования Косово и Сербии в рамках одного государства. На определенном этапе посредники объявили о том, что все возможности переговорного процесса исчерпаны. Вслед за этим последовала череда признаний со стороны западных стран, в первую очередь, США.
Понимая геополитическую подоплеку признания или непризнания того или иного государства, вместе с тем нельзя игнорировать тот факт, что наличие достаточно долгой военной фазы в конфликте – это не единственный, но весомый аргумент в пользу признания независимости образования, претендующего на собственное государство, имеющего долгую историю государственности и с учетом того, что это государство не было инициатором военных действий. Среди западных дипломатов нередко можно услышать мнение о том, что мир не может признать независимость, завоеванную силой. К Абхазии данное утверждение не имеет отношения, поскольку не Абхазия была инициатором военной кампании в 1992 г. Независимость стала результатом отражения грузинской агрессии. Кроме того, сопротивление было сопряжено с огромными потерями.
Учитывая то, что собственное государство для абхазов – это не только форма национального самоопределения, на которую абхазы имеют такие же права, как и любой другой народ, но и выстраданная в войне коллективная потребность в защищенном от грузинских угроз существовании, отказ в признании такой потребности и такого права –это ничто иное, как дискриминация.
Нужны ли прямые переговоры с Грузией?
Этнополитическая природа конфликта, определяющая характер базовых противоречий сторон; наличие военной фазы в истории конфликта, чрезвычайно осложняющей поиск компромиссов; диаметральная противоположность политических позиций (оккупация vs независимость) – все это говорит о том, что всеобъемлющее урегулирование конфликта – это, скорее всего, долгосрочная перспектива. Есть ли, в таком случае, необходимость вести переговоры сегодня?
До 2008 г. Абхазия была стороной в переговорах с Грузией, хотя за несколько лет до августовской войны 2008 г. в грузинской политике (с приходом к власти М. Саакашвили) наметилась четкая тенденция по ломке существовавшего на тот момент формата переговорного процесса с целью вытеснения абхазской стороны на второй план и противопоставления Грузии России как стороны в конфликте. Для этого грузинской стороной нарушались прежние договоренности (например, в результате ввода военных подразделений Грузии в Кодорское ущелье Абхазии в 2006 г.), срывались официальные и неофициальные переговоры, организовывались провокации в приграничных районах и т.д.
После августовской войны 2008 г. был создан новый переговорный формат так называемых «Женевских дискуссий». Его официальное название отсылает к вопросам безопасности и стабильности на Южном Кавказе. Однако содержательно он сфокусирован на последствиях августовской войны 2008 г. Грузия теперь уже формально отказывается вести переговоры с Абхазией и Южной Осетией в статусе сторон конфликта, настаивая на том, что речь идет о российско-грузинском конфликте и заявляя о готовности подписать Соглашение о неприменении силы именно с Россией, а никак не с Абхазией и Южной Осетией. Россия стороной конфликта себя не признает, а международные посредники соглашаются с тем, что в данном конфликте имеются несколько уровней. В результате в женевских консультациях представители сторон участвуют в личном качестве.
Формат женевских дискуссий позволил установить некий уровень взаимодействия в решении ограниченного круга оперативных вопросов (ситуация с безопасностью в приграничных районах, некоторые гуманитарные вопросы), но не более того. Сегодня многие критикуют Женевские дискуссии за их статичность, если не сказать ригидность и низкую результативность. Уже в течение нескольких лет официальные сообщения об очередном раунде консультаций практически повторяют друг друга. Между тем, все участвующие в консультациях стороны заинтересованы в сохранении данной площадки. Грузинская сторона считает важным достижением то, что создан формат, в котором Абхазия и Южная Осетия уже не имеют того переговорного статуса, которым они обладали до 2008 г. Заинтересованность Абхазии можно объяснить лишь тем, что других международных площадок подобного уровня для представления своей позиции у абхазской официальных лиц (присутствующих на дискуссиях в личном качестве) попросту нет.
В отличие от нынешних женевских дискуссий, сфокусированных на последствиях августа 2008 г., предыдущие переговорные циклы (Женева-1 и Женева-2) отталкивались от военных событий 1992-1993 гг.. Сегодняшняя же повестка фактически перекрывает проблемы, связанные с грузино-абхазской войной, и переставляет акценты в вопросе ответственности за развязывание военных действий в 1992 г. Прямые переговоры между Грузией и Абхазией вернули бы в повестку дня события 1992-1993 гг. и восстановили бы статус Абхазии как полноправной стороны в переговорах.
После прихода к власти ныне правящей партии «Грузинская мечта» грузинские политики, по крайней мере на уровне заявлений, выражали готовность вести прямой диалог с абхазской стороной, однако от подписания совместного с Абхазией соглашения о неприменении силы упорно отказывались. Постепенно риторика официального Тбилиси в отношении прямых переговоров с абхазами менялась в сторону заявлений о готовности строить доверие с абхазским обществом (но не с его официальными представителями), что вписывается в стратегию непризнания Абхазии как субъекта политического процесса.
Президент Абхазии А. Бжания с первых дней прихода во власть недвусмысленно высказался за ведение прямых переговоров с Грузией, делая акцент на необходимости подписания договора о неприменении силы, а также говоря о возможностях, которые могут открыться для развития региона в результате разблокирования транспортных коммуникаций. Эту же позицию неоднократно озвучивал и Секретарь Совета безопасности С. Шамба. Однако ответного шага с грузинской стороны не последовало.
На фоне затянувшегося молчания официального Тбилиси в поддержку двустороннего диалога выступили представители грузинского гражданского общества. Однако реакция последовала не из Тбилиси, а из оппозиционных кругов в Абхазии, и направлена она была против Президента Бжания, чьи заявления о готовности к прямым переговорам были подвергнуты резкой критике, хотя и без основательной аргументации. Особое возмущение вызвала у оппозиции внешнеполитическая концепция Абхазии. Концепция исходит из того, что независимый статус Абхазии обсуждению не подлежит. При этом в ней, наряду с другими направлениями внешнеполитической деятельности, говорится о необходимости ведения «многоуровневых переговоров» с Грузией, что и вызвало протестные заявления оппозиции, требующей отказа от идеи любых переговоров с Грузией, кроме Женевских дискуссий.
Что касается властей Грузии, то совсем недавно против прямых переговоров с Абхазией высказался глава службы государственной безопасности Г. Лилуашвили, заявивший следующее: «…мы должны разговаривать, но надо быть предельно острожными, чтобы не остаться в этих переговорах с ними (авт.-абхазами) один на один, а та сила, которая реально эффективно контролирует эти территории, не избежала бы ответственности» . Фактически речь идет о том, чтобы не вступать в формальные переговоры, в которых Абхазия участвовала бы в качестве официальной стороны. Акцентирование внимания на ответственности «третьей стороны» отвлекает внимание от ответственности самой Грузии. Сегодня использовать эту тактику даже легче, чем накануне 2008 г. во времена президентства М. Саакашвили, учитывая нынешний глубокий кризис во взаимоотношениях России и западных стран и укрепляющуюся тенденцию рассматривать Абхазию, вопреки историческим и другим фактам, в контексте российско-грузинских противоречий и в одном ряду с ДНР, ЛНР и Крымом.
Таким образом, получается, что прямым переговорам оказывают сопротивление с двух флангов: с одной стороны, это делают грузинские власти, с другой – часть абхазских политиков. Если в первом случае проглядывается преемственность в политике по недопущению признания субъектности Абхазии в каком-либо виде, эксплуатирование темы «оккупации» и представление Грузии в качестве «жертвы», то во втором случае мы, прежде всего, наблюдаем популистскую попытку в очередной раз использовать тему конфликта как инструмент во внутриполитической борьбе и представить идею прямых переговоров (хотя переговоры с грузинский стороной велись на протяжении всего послевоенного времени и в гораздо более сложных условиях) как нечто, предполагающее отступление от национальных интересов. И это происходит на фоне острого дефицита рациональных обсуждений всех выгод и рисков того или иного решения и прогнозирования различных сценариев развития ситуации, особенно в свете недавних событий в регионе (Карабахская война и новые нюансы в геополитическом раскладе). В конечном итоге обе стратегии работают на подрыв перспектив прямых переговоров.
Под давлением абхазской оппозиции, поддержанной Парламентом, Президент Абхазии изъял из текста внешнеполитической концепции пункт о ведении «многоуровневых переговоров с Грузией», что было оценено оппозицией как «победа». Изъятие из указанного пункта малопонятного в данном контексте слова «многоуровневый» не вызвало бы вопросов. Изменение же позиции в отношении переговоров как таковых можно оправдать лишь отсутствием встречных шагов со стороны Грузии. Все остальные причины решают задачи сугубо внутриполитические.
Между тем, есть круг вопросов, которые могли бы стать предметом для прямых переговоров (при посредничестве ЕС, ООН и России). В первую очередь, это вопрос подписания двустороннего соглашения о неприменении силы. Что касается других вопросов, то существуют области, такие как энергетика, в которых рабочие контакты поддерживаются в течение всего послевоенного времени - в нормальном функционировании ИнгурГЭС заинтересованы обе стороны. Общий (региональный) интерес могут представлять собой и вопросы, связанные, например, с разблокированием сквозных транспортных коммуникаций, торговлей, экологией. Эти вопросы должны обсуждаться в контексте в целом международной де-изоляции Абхазии, основным препятствием для которой является деструктивная позиция Грузии. Выстраивание культурных, образовательных, экономических контактов Абхазии с внешним миром требует отказа Грузии от политики маргинализации и изолирования Абхазии, и важным шагом в этом направлении должна стать отмена закона о так называемых «оккупированных территориях».
Конструктивные переговоры могли бы помочь в создании среды, в которой стороны не только формально исключат использование силы как способ разрешения конфликта, но и, возможно, придут к общему пониманию того, что несправедливость и неравенство, выражающиеся, в том числе, в международной изоляции Абхазии и имеющие как гуманитарные и экономические, так и политические последствия, только подпитывают конфликт, неуклонно ухудшая общий климат во взаимоотношениях сторон и в регионе в целом.
Конфликт есть или нет?
Грузино-абхазский конфликт с полным правом можно отнести к числу затяжных - спустя 28 лет после окончания грузино-абхазской войны он все еще не разрешен, хотя по поводу того, насколько конфликт можно считать завершенным, в абхазском обществе существуют разные мнения.
Обретение независимости и признание со стороны ряда государств, в первую очередь со стороны России, - важнейший для укрепления абхазской государственности фактор. Однако сам по себе он не означает, что конфликт исчерпан, ибо до тех пор, пока Грузия претендует на территорию Абхазии, конфликт не просто невозможно, но и опасно считать завершенным. Сомнительно, что в ближайшие годы Грузия добровольно или принудительно (нет такого мирового игрока, который при нынешнем международном раскладе сил готов принудить Грузию) признает независимость Абхазии, а учитывая недавний опыт 44-дневной войны в Нагорном Карабахе, нельзя исключить ставку на военный реванш при благоприятных для Грузии условиях. Такое положение вещей сложно назвать устойчивым и долгосрочным миром, хотя на сегодняшний день сдерживающим фактором для Грузии является, в первую очередь, присутствие на территории Абхазии российской военной базы и обязательства по обеспечению безопасности РА, которые взяла на себя Россия.
Согласно противоположному мнению, признание независимости Абхазии рядом государств означает автоматическое завершение конфликта, даже если с этим не согласна грузинская сторона. Грузия как противник признается, однако, угроза, потенциально исходящая от Грузии, в представлении приверженцев данной точки зрения, нивелируется на долгие годы, если не навсегда, наличием внешних гарантий безопасности со стороны России. При таком подходе осознанно или неосознанно разрешение конфликта отождествляется, по сути, с наличием внешних гарантий безопасности против потенциального реванша.
Интересно, что и в Грузии существуют разные позиции по поводу конфликта. Большая часть политического истэблишмента предпочитает говорить исключительно о российско-грузинских противоречиях. С некоторыми абхазскими политиками и экспертами их объединяет то, что они также отрицают наличие грузино-абхазского конфликта. В грузинской версии замысел состоит в том, чтобы сыграть на обострившихся противоречиях между Россией и западными странами и заручиться поддержкой последних, представ в роли жертвы России, а не агрессора, каковой Грузия показала себя еще в 1992 г. По своей сути грузинский закон о так называемых «оккупированных территориях» – это закрепление претензий на территорию Абхазии, уход от собственной ответственности за развязывание войны в 1992 и 2008 гг., отрицание наличия грузино-абхазского конфликта и непризнание Абхазии как стороны в конфликте и в переговорах. Приняв «Закон об оккупированных территориях», Грузия не только закрыла тему политических переговоров с Абхазией, но и юридически закрепила за Россией роль основной стороны в конфликте.
При всей разнице в мотивах, заставляющих грузинских и абхазских политиков и экспертов отрицать наличие грузино-абхазского конфликта, они совпадают в том, что, по сути, отказывают Абхазии в субъектности.
Право наций на самоопределение или принцип территориальной целостности?
После того, как 26 декабря 1991 г. СССР как государство официально прекратил свое существование, международное сообщество поспешно признало 15 новых государств (бывшие советские союзные республики), хотя процесс фактического распада СССР все еще продолжался. Происходил он на фоне резкого всплеска национализма во вновь признанных независимых государствах (в отсутствие демократических институтов) и усиления сопротивления народов в бывших автономных республиках, считавших, что их право на национальное самоопределение было несправедливо принесено в жертву новой геополитической реальности.
Казалось бы, сам по себе развал Советского Союза должен был ознаменовать капитуляцию принципа уважения «территориальной целостности» перед правом наций на самоопределение. В реальности же признание приоритета последнего имело свои границы, и они были жестко очерчены международным сообществом вдоль границ бывших советских союзных республик. Фактически была сделана попытка остановить процесс распада СССР на половине пути, причем, без учета всех юридических аспектов, без должного внимания к длительной историй противоречий между отдельными союзными и автономными образованиями, каковыми в силу разных исторических причин являлись Грузия и Абхазия. Кроме того, процесс признания бывших союзных республик происходил без выдвижения каких-либо предварительных условий (требование уважения прав человека, прав этнических меньшинств и т.д.) со стороны международного сообщества, что давало вновь признанным государствам значительную свободу действий в том, что они считали своей внутренней политикой.
Конфликт или война?
В политологии и конфликтологии термин «конфликт» используется для обозначения ситуаций, в которых у двух или более сторон имеются несовместимые цели. Понятие конфликта шире, чем понятие войны. Война – это пик конфликта, его открытая, насильственная фаза. К войне обычно приводит наличие конфликтных отношений с долгой предысторией. Не является в этом смысле исключением и грузино-абхазская война, ставшая кульминацией в долгой истории отрицания Грузией автохтонности абхазского народа, самой идентичности абхазов и попыток подавления их национальных устремлений. Между тем, в абхазском обществе можно услышать довольно болезненные реакции на использование термина «конфликт». Некоторым кажется, что использование данного понятия умаляет трагизм и героику военного времени, хотя на самом деле речь идет лишь об использовании принятой в политической науке терминологии.
Непризнание как отрицание коллективных прав
Грузино-абхазские противоречия имеют почти вековую историю. В СССР они, естественно, носили в большей степени латентный характер, хотя и выливались в протестные акции почти каждые десть лет. После развала СССР центральной движущей силой конфликта стало усиленное продвижение Грузией идеи создания национального государства (с включением Абхазии и абхазов) на основе грузинской этничности, и, с другой стороны, - сопротивление абхазов поползновениям на абхазскую идентичность и государственность.
Военная фаза конфликта (1992-1993 гг.) со всеми сопутствующими жестокими потерями и разрушениями стала точкой невозврата, закрывшей для абхазского общества вопрос о возможности сосуществования Абхазии и Грузии в рамках единого государственного образования.
Тот факт, что в первые годы после грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. абхазская сторона под давлением международных посредников в переговорах была вынуждена согласиться на компромиссные варианты политического урегулирования (идеи совместного государства, общего государства), к слову сказать, отвергнутые грузинской стороной, вовсе не говорит о том, что абхазское общество было готово принять подобные договорённости. Общество, едва выживавшее в условиях торгово-экономических санкций в разоренной войной стране, скорее воспринимало абхазскую позицию как вынужденный тактический ход, необходимый для затягивания времени. Неудивительно поэтому, что когда в Абхазии в 1999 г. вопрос о поддержке суверенитета республики был вынесен на референдум, многие люди в абхазском обществе этому искренне удивились, считая данный вопрос решенным сразу после окончания войны в 1993 г.
В аналогичном контексте, коим является Косово, война и связанные с ней преступления стали главным аргументом в пользу невозможности сосуществования Косово и Сербии в рамках одного государства. На определенном этапе посредники объявили о том, что все возможности переговорного процесса исчерпаны. Вслед за этим последовала череда признаний со стороны западных стран, в первую очередь, США.
Понимая геополитическую подоплеку признания или непризнания того или иного государства, вместе с тем нельзя игнорировать тот факт, что наличие достаточно долгой военной фазы в конфликте – это не единственный, но весомый аргумент в пользу признания независимости образования, претендующего на собственное государство, имеющего долгую историю государственности и с учетом того, что это государство не было инициатором военных действий. Среди западных дипломатов нередко можно услышать мнение о том, что мир не может признать независимость, завоеванную силой. К Абхазии данное утверждение не имеет отношения, поскольку не Абхазия была инициатором военной кампании в 1992 г. Независимость стала результатом отражения грузинской агрессии. Кроме того, сопротивление было сопряжено с огромными потерями.
Учитывая то, что собственное государство для абхазов – это не только форма национального самоопределения, на которую абхазы имеют такие же права, как и любой другой народ, но и выстраданная в войне коллективная потребность в защищенном от грузинских угроз существовании, отказ в признании такой потребности и такого права –это ничто иное, как дискриминация.
Нужны ли прямые переговоры с Грузией?
Этнополитическая природа конфликта, определяющая характер базовых противоречий сторон; наличие военной фазы в истории конфликта, чрезвычайно осложняющей поиск компромиссов; диаметральная противоположность политических позиций (оккупация vs независимость) – все это говорит о том, что всеобъемлющее урегулирование конфликта – это, скорее всего, долгосрочная перспектива. Есть ли, в таком случае, необходимость вести переговоры сегодня?
До 2008 г. Абхазия была стороной в переговорах с Грузией, хотя за несколько лет до августовской войны 2008 г. в грузинской политике (с приходом к власти М. Саакашвили) наметилась четкая тенденция по ломке существовавшего на тот момент формата переговорного процесса с целью вытеснения абхазской стороны на второй план и противопоставления Грузии России как стороны в конфликте. Для этого грузинской стороной нарушались прежние договоренности (например, в результате ввода военных подразделений Грузии в Кодорское ущелье Абхазии в 2006 г.), срывались официальные и неофициальные переговоры, организовывались провокации в приграничных районах и т.д.
После августовской войны 2008 г. был создан новый переговорный формат так называемых «Женевских дискуссий». Его официальное название отсылает к вопросам безопасности и стабильности на Южном Кавказе. Однако содержательно он сфокусирован на последствиях августовской войны 2008 г. Грузия теперь уже формально отказывается вести переговоры с Абхазией и Южной Осетией в статусе сторон конфликта, настаивая на том, что речь идет о российско-грузинском конфликте и заявляя о готовности подписать Соглашение о неприменении силы именно с Россией, а никак не с Абхазией и Южной Осетией. Россия стороной конфликта себя не признает, а международные посредники соглашаются с тем, что в данном конфликте имеются несколько уровней. В результате в женевских консультациях представители сторон участвуют в личном качестве.
Формат женевских дискуссий позволил установить некий уровень взаимодействия в решении ограниченного круга оперативных вопросов (ситуация с безопасностью в приграничных районах, некоторые гуманитарные вопросы), но не более того. Сегодня многие критикуют Женевские дискуссии за их статичность, если не сказать ригидность и низкую результативность. Уже в течение нескольких лет официальные сообщения об очередном раунде консультаций практически повторяют друг друга. Между тем, все участвующие в консультациях стороны заинтересованы в сохранении данной площадки. Грузинская сторона считает важным достижением то, что создан формат, в котором Абхазия и Южная Осетия уже не имеют того переговорного статуса, которым они обладали до 2008 г. Заинтересованность Абхазии можно объяснить лишь тем, что других международных площадок подобного уровня для представления своей позиции у абхазской официальных лиц (присутствующих на дискуссиях в личном качестве) попросту нет.
В отличие от нынешних женевских дискуссий, сфокусированных на последствиях августа 2008 г., предыдущие переговорные циклы (Женева-1 и Женева-2) отталкивались от военных событий 1992-1993 гг.. Сегодняшняя же повестка фактически перекрывает проблемы, связанные с грузино-абхазской войной, и переставляет акценты в вопросе ответственности за развязывание военных действий в 1992 г. Прямые переговоры между Грузией и Абхазией вернули бы в повестку дня события 1992-1993 гг. и восстановили бы статус Абхазии как полноправной стороны в переговорах.
После прихода к власти ныне правящей партии «Грузинская мечта» грузинские политики, по крайней мере на уровне заявлений, выражали готовность вести прямой диалог с абхазской стороной, однако от подписания совместного с Абхазией соглашения о неприменении силы упорно отказывались. Постепенно риторика официального Тбилиси в отношении прямых переговоров с абхазами менялась в сторону заявлений о готовности строить доверие с абхазским обществом (но не с его официальными представителями), что вписывается в стратегию непризнания Абхазии как субъекта политического процесса.
Президент Абхазии А. Бжания с первых дней прихода во власть недвусмысленно высказался за ведение прямых переговоров с Грузией, делая акцент на необходимости подписания договора о неприменении силы, а также говоря о возможностях, которые могут открыться для развития региона в результате разблокирования транспортных коммуникаций. Эту же позицию неоднократно озвучивал и Секретарь Совета безопасности С. Шамба. Однако ответного шага с грузинской стороны не последовало.
На фоне затянувшегося молчания официального Тбилиси в поддержку двустороннего диалога выступили представители грузинского гражданского общества. Однако реакция последовала не из Тбилиси, а из оппозиционных кругов в Абхазии, и направлена она была против Президента Бжания, чьи заявления о готовности к прямым переговорам были подвергнуты резкой критике, хотя и без основательной аргументации. Особое возмущение вызвала у оппозиции внешнеполитическая концепция Абхазии. Концепция исходит из того, что независимый статус Абхазии обсуждению не подлежит. При этом в ней, наряду с другими направлениями внешнеполитической деятельности, говорится о необходимости ведения «многоуровневых переговоров» с Грузией, что и вызвало протестные заявления оппозиции, требующей отказа от идеи любых переговоров с Грузией, кроме Женевских дискуссий.
Что касается властей Грузии, то совсем недавно против прямых переговоров с Абхазией высказался глава службы государственной безопасности Г. Лилуашвили, заявивший следующее: «…мы должны разговаривать, но надо быть предельно острожными, чтобы не остаться в этих переговорах с ними (авт.-абхазами) один на один, а та сила, которая реально эффективно контролирует эти территории, не избежала бы ответственности» . Фактически речь идет о том, чтобы не вступать в формальные переговоры, в которых Абхазия участвовала бы в качестве официальной стороны. Акцентирование внимания на ответственности «третьей стороны» отвлекает внимание от ответственности самой Грузии. Сегодня использовать эту тактику даже легче, чем накануне 2008 г. во времена президентства М. Саакашвили, учитывая нынешний глубокий кризис во взаимоотношениях России и западных стран и укрепляющуюся тенденцию рассматривать Абхазию, вопреки историческим и другим фактам, в контексте российско-грузинских противоречий и в одном ряду с ДНР, ЛНР и Крымом.
Таким образом, получается, что прямым переговорам оказывают сопротивление с двух флангов: с одной стороны, это делают грузинские власти, с другой – часть абхазских политиков. Если в первом случае проглядывается преемственность в политике по недопущению признания субъектности Абхазии в каком-либо виде, эксплуатирование темы «оккупации» и представление Грузии в качестве «жертвы», то во втором случае мы, прежде всего, наблюдаем популистскую попытку в очередной раз использовать тему конфликта как инструмент во внутриполитической борьбе и представить идею прямых переговоров (хотя переговоры с грузинский стороной велись на протяжении всего послевоенного времени и в гораздо более сложных условиях) как нечто, предполагающее отступление от национальных интересов. И это происходит на фоне острого дефицита рациональных обсуждений всех выгод и рисков того или иного решения и прогнозирования различных сценариев развития ситуации, особенно в свете недавних событий в регионе (Карабахская война и новые нюансы в геополитическом раскладе). В конечном итоге обе стратегии работают на подрыв перспектив прямых переговоров.
Под давлением абхазской оппозиции, поддержанной Парламентом, Президент Абхазии изъял из текста внешнеполитической концепции пункт о ведении «многоуровневых переговоров с Грузией», что было оценено оппозицией как «победа». Изъятие из указанного пункта малопонятного в данном контексте слова «многоуровневый» не вызвало бы вопросов. Изменение же позиции в отношении переговоров как таковых можно оправдать лишь отсутствием встречных шагов со стороны Грузии. Все остальные причины решают задачи сугубо внутриполитические.
Между тем, есть круг вопросов, которые могли бы стать предметом для прямых переговоров (при посредничестве ЕС, ООН и России). В первую очередь, это вопрос подписания двустороннего соглашения о неприменении силы. Что касается других вопросов, то существуют области, такие как энергетика, в которых рабочие контакты поддерживаются в течение всего послевоенного времени - в нормальном функционировании ИнгурГЭС заинтересованы обе стороны. Общий (региональный) интерес могут представлять собой и вопросы, связанные, например, с разблокированием сквозных транспортных коммуникаций, торговлей, экологией. Эти вопросы должны обсуждаться в контексте в целом международной де-изоляции Абхазии, основным препятствием для которой является деструктивная позиция Грузии. Выстраивание культурных, образовательных, экономических контактов Абхазии с внешним миром требует отказа Грузии от политики маргинализации и изолирования Абхазии, и важным шагом в этом направлении должна стать отмена закона о так называемых «оккупированных территориях».
Конструктивные переговоры могли бы помочь в создании среды, в которой стороны не только формально исключат использование силы как способ разрешения конфликта, но и, возможно, придут к общему пониманию того, что несправедливость и неравенство, выражающиеся, в том числе, в международной изоляции Абхазии и имеющие как гуманитарные и экономические, так и политические последствия, только подпитывают конфликт, неуклонно ухудшая общий климат во взаимоотношениях сторон и в регионе в целом.
